Журнал

ВВП № 102

Точка зрения

«Стране уже давно нужны темпы роста минимум в 7%»


Вялый конформизм особенно опасен в среде молодежи. Она хочет стандартную зарплату на «теплом месте» в госструктуре. Это – господствующее стремление даже у студентов элитных вузов, что особенно настораживает

Александр Бузгалин, профессор МГУ, бывший член ЦК КПСС,
директор Института социоэкономики МФЮА



Александр Бузгалин, профессор МГУ, директор Института социоэкономики МФЮАСитуация в российской экономике сейчас предгрозовая, душная, стагнационная, кажущаяся неопасной, но, на мой взгляд, чреватая большими потрясениями.

Да, мы не уходим в кризис, несмотря на все санкции. Нам удалось не только сохранить, но и приумножить потенциал развития ВПК. С учетом рекордного урожая ожидаются неплохие результаты по сельскому хозяйству. Также в качестве большой заслуги властей часто упоминают макроэкономическое равновесие, под которым подразумевается незначительный рост цен.

На этом основные достижения заканчиваются, начинаются проблемы. Но даже сами эти достижения достаточно противоречивы. Например, статистический подсчет инфляции, дающий рекордно низкий результат в 3 %, не в полной мере согласуется с изменениями в качестве жизни населения. В первую очередь это касается реальных возможностей тех, кто живет на доходы меньше «медианной заработной платы», которая в России составляет около 25 тысяч рублей, что крайне низкий уровень.

Противоречиво и сохранение потенциала ВПК. С одной стороны, это высокотехнологичное производство, оно влечет восстановление определенных сфер технического образования и ряд других полезных «бонусов», включая оживление моногородов. С другой стороны, ВПК в первую очередь создает оружие, а это не увеличение производственного потенциала, это создание средств разрушения, которые впоследствии исчезают, устаревая. То есть отдачи от этого внутри страны нет, кроме обеспечения безопасности. Это важно само по себе, но для экономики это элиминация внешней угрозы, а не внутренний фактор роста.

В качестве альтернативы можно было бы развивать другие высокотехнологичные производства, скажем, совершенствовать технологии в области медицины и фармакологии, производить программное обеспечение. Например, Индия – не самая продвинутая в интеллектуальном отношении страна – сегодня продает интеллектуальных продуктов в разы больше, чем мы продаем вооружений, хотя еще 3–4 десятилетия назад даже подумать о таком было бы странно. Это пример того, как вложения в образование и науку дают более значительную утилитарно-экономическую отдачу, чем вроде бы прибыльная торговля оружием.

Стране уже давно нужны темпы роста минимум в 7 %, а лучше в 10 %, чтобы вырываться из траектории отстающего развития. Вместо этого мы в лучшем случае приподнимаемся над стагнацией и мечтаем о росте в 2 %, который мало что изменит и, скорее всего, находится в области статистической погрешности, поскольку часть этого роста связана с ростом посреднических операций, числом бюрократов и другими малоэффективными факторами. Большая продажа сырья или рост цен на сырье – все это тоже увеличивает ВВП, но экономика от этого крепче не становится.

Меж тем по целому ряду высокотехнологичных продуктов мы радикально отстаем даже от уровня 25-летней давности. До сих пор не решены главные проблемы в системе институтов и в содержании институтов – это то, что в марксизме называют «производственными отношениями». В области координации, где мы хотим иметь свободную конкуренцию и социально-ориентированное госрегулирование одновременно, у нас, к сожалению, не полноценное сочетание этих прогрессивных механизмов, а странная смесь с пережитками феодализма – аналогами вассальной зависимости, когда чиновник или инсайдер крупной корпорации внутри определенного клана прямо или косвенно принуждает членов этого клана следовать тому, что выгодно лично ему. Примеры таких региональных, отраслевых, корпоративных кланов хорошо известны.

Добавим к этому так называемое «ручное государственное управление», которое является смесью из советского волюнтаризма и феодально-монархического внеэкономического воздействия на экономику. Добавим к этому различные формы «теневого рынка», в первую очередь те, что касаются отношений между наемными работниками и собственниками капитала, где «серый нал», невыплаты зарплат и многое другое является прямым нарушением и параметров рынка, и парамет­ров социального государства.

В области отношений собственности у нас сохраняется ситуация, когда сверхконцентрация капиталов и властных правомочий (а не просто активов) в руках 1 % населения перекашивает экономику, отчуждает большинство граждан от реальных возможностей участвовать в принятии решений и распределении общественных богатств. Люди это чувствуют, это порождает социальную пассивность, инертность, отсутствие стремления к активизации своего трудового, предпринимательского и творческого потенциала.

Этот вялый конформизм особенно опасен в среде молодежи. Она уже не стремится уйти в рэкет или проституцию, как это было в 90-е годы, она не надеется на путь олигарха, как это было в нулевые годы быстрого роста, а хочет устроиться на «теплое» местечко в госструктуре, получать стандартную зарплату и ничего не предпринимать. Это – господствующее стремление даже у студентов элитных вузов, что особенно настораживает.

Официальный оптимизм, который еще несколько лет назад основывался на реальных достижениях в геополитической сфере, тоже исчерпывает свой потенциал. Скорее всего, до президентских выборов его хватит. С помощью разовых социальных «инъекций» поддержать удовлетворительное состояние общественного климата в стране удастся. Но потом проблемы могут резко обостриться.

В России возникает «двойной стандарт», напоминающий пародию на брежневскую эпоху. Я приведу только один пример. В образовании и науке повышение зарплат и выполнение «майских указов» президента осуществляется удивительно «эффективными» методами: повышение зарплаты в два раза путем перевода работника на полставки, повышение в 10 раз путем перевода работника на 1/10 ставки, сокращение профессоров и увеличение количества ассистентов (что позволяет при том же фонде заработной платы повысить заработную плату работников), и так далее.

Еще одна «болезнь», которая сохраняется в социальной сфере и которую не очень хотят решать, это бюрократизация. Она пронизывает не только государственные, но и, как ни странно, коммерческие структуры. Об этом можно говорить на примере многих корпораций, где люди превращаются в «офисный планктон». Термин, кстати, не случайный, ведь при бюрократизации ситуация упрощенно описывается правилом «он начальник, я дурак». Если большинство считает себя «планк­тоном», то есть «дураками», это означает, что система управления в целом бюрократическая, отчуждающая людей от принятия решений, то есть от статуса инноватора и гражданина.

Наиболее ярко это проявляется опять-таки в сфере науки и образования, где люди обладают высоким инновационным потенциалом и должны его максимально реализовывать. В школе, университете, научном учреждении тоже господствует бюрократическая система с вертикалью власти и разрывом в доходах высшего руководства и рядовых работников в десятки, а то и сотни раз.

Все это подрывает главный потенциал развития экономически – инновационный творческий потенциал человека. Именно он является основным ресурсом развития еще с 10-х годов ХХ века. Там, где он используется, проблемы эффективно решаются и при отсутствии природных ресурсов, и при неблагоприятной внешнеэкономической ситуации. Даже Китай теперь это понимает и делает акцент на культуре, на образовании, на «китайской мечте», а не просто на интенсификации и дешевой рабочей силе.
Вернуться