Митрополит Казанский и Татарстанский Феофан: «Один из главных итогов Собора – единство епископата»
В гостях у нашей редакции побывал Митрополит Казанский и Татарстанский ФЕОФАН. В беседе с главным редактором издания «ВВП» Сергеем Ильиным владыка Феофан рассказал о главных итогах прошедшего Архиерейского Собора, о своем служении в Татарстане и о знаковых событиях новейшей истории России, в которых ему довелось принять непосредственное участие.
– Ваше Высокопреосвященство, позвольте поприветствовать Вас в нашей редакции. Недавний Архиерейский Собор принял ряд важных решений, по поводу которых хотелось бы услышать Ваше мнение. Что в рассмотренной повестке Вы бы назвали наиболее существенным?
– Очень часто говорят о том, что наше общество в значительной степени разбалансировано, мы регулярно наблюдаем различного рода нападки на Патриарха, на Русскую Православную Церковь. Так что один из главных итогов Собора, на мой взгляд, – это единство епископата. Внутреннее единство епископата, его единство со своим лидером, Патриархом – и это очень важный момент. Это свидетельство именно того, что называется соборность, и она в нашей Церкви есть. Равно как есть возможность свободной дискуссии. Не просто самовыражения (самовыражаться можно по-разному, в том числе и беспродуктивно), а именно дискуссии, диалога. Главное – чтобы этот диалог был.
Ещё один важный момент. От мероприятий подобного уровня – будь то собрания церковные или светские, совещания – часто ждут чего-то необыкновенного. В реальности же основное внимание уделяется решению достаточно простых – но в то же время важных – повседневных вопросов, требующих своего разрешения на высоком уровне. Так произошло и на нынешнем Соборе. Скажем, вопрос об образовании важный или неважный. К примеру, признание теологии как науки. За межсоборный период Церковь этот вопрос решила, причём решение это получило признание в системе высшего образования. И сегодня у нас уже есть люди, защитившие докторские диссертации по дисциплине «теология». При том что целый век такой науки у нас вроде как и не было: налицо важный шаг вперед.
Вопрос стоит более широко: речь идёт о развитии высшей духовной школы, какой путь выбрать. Можно сделать акцент на чисто религиозном образовании. Но ведь уже есть учебные заведения, которые ориентированы на наши внутренние стандарты, но при этом получающие государственную аккредитацию. Что это значит? То, что выпускник высшей школы, семинарии получает диплом государственного образца. Этот диплом даёт право стать не только священником или иным служителем Церкви, но и полноправно трудиться на государственных должностях где бы то ни было – в федеральных, региональных или муниципальных системах управления, в государственной системе образования. Ведь без высшего образования (с соответствующим дипломом) некоторые должности попросту недоступны.
Однако речь идёт не только о ВУЗах: вопрос ставился о том, чтобы система духовного образования имела сквозной путь: развитие православных детских садов, дальше – православная гимназия, семинария и аспирантура. Это очень важная особенность системы образования, способствующая формированию духовной личности.
При этом речь никоим образом не идёт только о духовном образовании, «вариться в собственном соку». Молодежь – и это подчеркивалось в ходе работы Собора – должна быть максимально широко вовлечена в систему современного общества. Современное общество – это и волонтерские движения, внимание которым уделяет наш президент, и вовлечённость молодежи в социальную сферу, и – важный момент – сфера коммуникационная. Мы говорили о важности развития системы коммуникаций через социальные сети: лично я считаю, что это очень важный аспект. Потому что сейчас собрать молодежь в какой-нибудь, условно говоря, аудитории – вещь довольно непростая, а интернет делает общение гораздо проще и доступнее.
– Большое внимание общественности оказалось приковано к принятому на Соборе документу о канонических аспектах церковного брака. Какие моменты здесь наиболее принципиальны?
– Здесь можно выделить несколько аспектов. Первое, многих волновало и смущало – вопрос однополых браков. И вот здесь Церковь сказала свое твёрдое слово. Брак определяется как союз между мужчиной и женщиной, так что даже если государственное законодательство признает однополые союзы, то Церковь оставляет за собой право не признавать такие браки законными. Церковь сейчас часто обвиняют в том, что она якобы всегда и во всём соглашается с властью, «поддакивает» ей – как видите, это очень далеко от истины. По принципиальным вопросам мы вполне можем быть не согласны и высказывать свое твёрдое слово. Правда, и тут кто-то может сказать: «Как же так, вы отделены от государства, зачем вы вмешиваетесь в решение этого вопроса» – но этот подход совершенно лукавый. Церковь дала прямой сигнал, что есть сила, которая может сказать «нет», когда это противоречит природе, противоречит нравственным основам общества.
Что же касается традиционного светского брака, то его мы, конечно, признаём – и предполагается, что венчание должно происходить после государственного акта бракосочетания: во всём нужен порядок. То есть загонять в ЗАГСы – это, конечно, никак не задача Церкви, но надо понимать: сейчас у нас в стране распадаются более двух третей браков. Это говорит о том, что общество у нас нездоровое. Такое количество разводов – не оттого, что люди стали более свободными: ведь свобода параллельно предполагает обязательную ответственность.
– Владыка, Вы уже затронули тему взаимоотношений Церкви и государства. Собор посетил российский президент Владимир Путин, и многие сразу стали вспоминать концепцию симфонии властей (церковной и государственной) в Византии. Насколько корректно и уместно проводить такие параллели?
– Греческое слово «симфония» означает «созвучие», «согласие». Вообще говоря, симфония в государстве – это своего рода идеал общественного устройства, когда люди различных убеждений, различных партий и движений оставались бы самими собой, но в главном были бы в единстве. Нормальное государство заботится о нравственном облике своих граждан. Социальная сфера – это общая забота, здесь у нас много общих точек соприкосновения: ни государство, ни Церковь по отдельности с этими проблемами не справятся. Государство – это, в первую очередь, люди, общность людей. Но и Церковь – тоже люди. И когда педалируют тему отделения Церкви от государства, часто задаю вопрос: я член Церкви, но при этом и полноправный гражданин государства, и как вы меня будете делить? По факту здесь постоянное взаимопроникновение на уровне как личности, так и общества в целом, и поэтому часто задачи, которые стоят перед государством и перед Церковью, оказываются едиными. И здесь то, что называют словом «симфония» – взаимопроникновение, понимание, помощь, – просто необходимо.
С другой стороны, есть вопросы, которые, конечно же, к Церкви отношения не имеют. К примеру, чисто политическая деятельность: это не наша сфера и мы в неё вмешиваться не собираемся. Есть и обратная сторона: конечно же, мы оставляем за собой право сказать государству: «У нас есть внутренний распорядок – и просим, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезть». Как поставляют священников, кого куда назначать, какие правила в наших духовных делах – это наша сфера.
Кстати, сейчас иногда раздаются активные голоса, что надо вновь создать министерство по делам религий, как при Советском Союзе (да и в Российской империи – институт обер-прокурорства). Что это значит? Это значит создать прослойку между Церковью и государством, прослойку чиновников, что совершенно контрпродуктивно. И вот здесь-то как раз и могут быть нарушены права Церкви: эта прослойка будет мешать решению тех задач, тех проблем, которые Церковь и государство могут совместно преодолевать.
– Если позволите, последний вопрос, посвященный Архиерейскому Собору: как следует трактовать обращение Филарета (Денисенко) и реакцию на него участников Собора?
– То, что обращение было, это юридический факт, на документе стоит его подпись. Что это было – понять очень трудно, если вспомнить в целом то, что творится сейчас на Украине: сегодня одно, завтра другое… Я давно знаю Денисенко, давайте порассуждаем. Всё-таки ему восемьдесят восемь лет, как верующий человек он осознаёт предел жизни: может быть, уже завтра отвечать перед Богом – а я в расколе. То есть это, конечно, его внутреннее стремление. Кто и как на него мог повлиять – это другой вопрос, но сам факт обращения – позитивный. Я не знаю нюансов, но хотелось бы верить, что это обращение будет иметь свое развитие в позитивном ключе.
– Владыка, Вы сегодня не раз говорили о консолидации общества, повышения в нем нравственности. Сейчас Вы возглавляете Татарстанскую митрополию. Регион очень непростой – и многонациональный, и многоконфессиональный: как Вам удаётся решать вопросы поддержания мира и согласия?
– Думаю, что всё-таки во многом помогает имеющийся жизненный опыт. Многие годы моей деятельности проходили на Ближнем Востоке и на Кавказе, очень хорошо изучил менталитет мусульман. Поэтому главной своей задачей вижу формирование среды обитания. Подчеркиваю: не просто поддержание, а именно формирование. Чтобы что-то поддерживать, надо это что-то иметь, не правда ли?
Моя позиция, как я её объясняю духовенству (в том числе – как ректор нашей семинарии – и духовенству будущего) очень проста. Всё‑таки Татарстан – это две основные религии: православие и ислам. И если вы встречаетесь с мусульманином и начинаете с ним беседовать – прежде, чем говорить, кто прав, чья вера лучше, а чья хуже, кто прав, кто не прав, встань на его позицию, посмотри его глазами. Постарайся понять его внутреннее состояние, а потом уже начинай беседу. Когда ты будешь понимать своего оппонента, своего соседа, тогда будет легче доносить свою правду.
И кроме того, конечно, тут не то чтобы вот я приехал в Казань и так мне всё удалось. Всё-таки исторически вот эти без малого пятьсот лет совместной жизни, они дали свои плоды. Да, регион непростой, а где у нас просто? В Москве, в Санкт-Петербурге, в Екатеринбурге? Всюду свои сложности.
В Татарстане сформировался особый тип взаимоотношений. Как-то раз, выступая на большой международной конференции, я сказал: «Вот вы ломаете голову, ищете какую-то модель межнационального, межконфессионального мира и согласия. А в России есть большая лаборатория, целая республика – Татарстан». Это лаборатория, где уже почти полтысячелетия изучают, как научить людей жить во взаимном уважении, понимании и согласии. И да, эта модель работает: для начала, из Татарстана не уезжают русские; напротив, многие сюда приезжают. Значит, сама атмосфера здесь вполне комфортна, каждый имеет возможность проявить себя в полной мере. Поэтому здесь всё так и удаётся.
Приведу конкретный пример. Два года назад мы решали с руководством республики вопрос о возрождении религиозных святынь. Мне удалось пообщаться и с Миннихановым, и с Шаймиевым, и мы поставили во главу угла тему необходимости паритета. В результате 4 ноября 2015, в День народного единства, вышел Указ Президента Республики Татарстан № УП-1066 «О создании Болгарской исламской академии и воссоздании Собора Казанской иконы Божьей Матери». Прошло два года, академия уже работает, собор практически достроен: это не Храм Христа Спасителя, но что-то подобное. Вот такая атмосфера, такие взаимоотношения.
– Иными словами, тема учета и баланса интересов разных конфессий. Эти вопросы, по Вашему опыту, решать сложнее в Татарстане или на Кавказе?
– Я бы вообще не стал так ставить вопрос, и там и там есть и свои сложности, и свой позитив. Просто это очень разные менталитеты, поверьте на слово.
К примеру, на Кавказе более развито почитание старших. Я лично имел возможность оценить уважительное отношение к себе со стороны как православных, так и мусульман. Приведу только один пример. В 2011 году было принято решение о создании в СКФО Совета старейшин. Очень традиционный для Кавказа институт, когда собираются старейшины, выступающие для общества нравственными авторитетами. Практически все члены совета были мусульманами, а ваш покорный слуга – чуть ли не единственным православным. Но когда выбирали председателя совета, то выбор пал на меня. Почему? Потому что они прямо говорят: «Мы никогда не слышали от архиерея одностороннего или предвзятого подхода, он всегда был объективный, и вообще ему наш народ доверяет».
– Коль скоро мы заговорили о Кавказе, нельзя не вспомнить Ваше участие в спасении детей в Беслане во время операции по освобождению заложников. Расскажите, пожалуйста, об этой трагедии.
– Могу сказать, что жизнь у меня разделилась на до Беслана и после Беслана. Случилось так, что как раз в день трагедии, это был 2004 год, я находился в Нальчике, в День республики мы с тогдашним президентом Кабардино-Балкарской республики, покойным Валерием Мухамедовичем Коковым закладывали строительство нового кафедрального собора. Были гости, полпред по ЮФО Владимир Яковлев, главы соседних регионов. Дело подходило уже к концу освящения – и вдруг какое-то смятение, все забегали, волнение такое, я спрашиваю полпреда: «Что случилось?» Он говорит: «Террористы захватили школу». Говорю Яковлеву: «Вы как, едете?» Он говорит: «Да нет, мне надо согласовывать...» Сажусь в автомобиль и еду прямо туда. Мне говорят: «Ну что ты, там же опасно, там стреляют!» – «Нет, там моя паства. Поеду». И через сорок минут уже был в Беслане. То, что там видел, это вообще, конечно, трудноописуемое. С одной стороны, уже подтянулись силовики, с другой стороны – огромные толпы бегущих к школе местных мужчин – кто с берданкой, кто с ружьём, кто с ППШ. Силовики их сдерживают, и было понятно, что если эта толпа прорвётся штурмовать школу, случится большая трагедия. И тогда я принял решение: каждые два часа выходил к этой толпе, беседовал. Обычно спрашивают: «А что вы говорили?» Говорил то, что должен был говорить в это время. Призывал к разуму, напоминал о Боге. В какой-то степени это помогало успокоить страсти.
А после взрыва сам рванул в школу. И вот то, что увидел, я никогда не забуду, я видел ад. Кошмар, фрагменты разорванных тел, кровь. Всё горит, стреляют, кто-то бежит весь окровавленный, рядом альфовец падает убитый… И удивительная вещь, никакого страха. Никакого героизма, просто исполняешь свой долг. Кстати, духовенству приближаться запретил: все женатые, у всех семьи – толку от вас большого не будет, а я уж справлюсь один как-нибудь, одна голова не бедна. Просто запретил своей властью.
Взял мальчонку, начал выносить. Положил на заднее сиденье к себе на колени в машину. У него выше колена нога буквально на коже висит. Водитель, бледный весь, оборачивается, говорит: «Он умер». Просто оцепенел, я ему по загривку, говорю: «Вези». Когда мальчонку стали из машины вытаскивать, он застонал – живой! Большего счастья я в жизни не видел, он жив остался! А потом – обратно в школу. И самое страшное не то, что стреляли, а вот это жуткое состояние людей, матерей… Никогда не забуду похороны. Осень, сыро… На кладбище собралось тысяч десять человек, общий стон, страшная картина. И в какой-то момент начал просто ходить по рядам и молиться: думаю, пусть уж Бог разбирается, кто здесь православный, кто мусульманин.
Вот это Беслан. И очень неприятно, когда начинают обвинять «Вымпел» и «Альфу». Надо понимать, что они там действовали за гранью правил своей профессии. Часто шли, зная, что погибнут, но ради того, чтобы спасти детей. Просто подумайте, что получилось бы, если б они начали воевать по законам современного боя, какая бы случилась ещё более страшная трагедия. Не надо бросать в них камни.
– Беслан – страшная трагедия, вне каких-либо сомнений. Но хотелось вспомнить и другую драматическую коллизию из нашей истории, в разрешении которой Вы приняли непосредственное участие. Расскажите, пожалуйста, о событиях октября 1993 года и Вашей в них роли.
– Дело тогда дошло до крайнего противостояния президента и Верховного Совета. Ельцин издаёт указ о роспуске, Верховный Совет отвергает все это, отстраняет президента, назначает Руцкого… Встаёт вопрос: мы на грани гражданской войны, что делать? И тогда, конечно, очень много сделал Патриарх Кирилл, он возглавлял тогда Отдел внешних церковных связей. Он убедил Патриарха Алексия II, я как помощник Кирилла участвовал тогда в предварительных беседах с главой администрации президента Сергеем Филатовым о важности начать под эгидой Церкви переговоры между президентом и Верховным Советом. Собрались поздно вечером в Чистом переулке, в Патриархии, приехали первый вице-премьер Сосковец, глава администрации Филатов, мэр Лужков, глава Конституционного суда Зорькин и другие. Со стороны Церкви – Патриарх Алексий II, митрополиты Кирилл и Ювеналий – ну и ваш покорный слуга. Да, согласны вести переговоры, но как – непонятно, вот и решили, что надо послать туда гонца, чтоб кто-то туда поехал, поговорил. Митрополит Кирилл говорит: «Есть человек, довольно опытный» – и на меня показывает. Так мне и выпал жребий вести переговоры с Хасбулатовым, Руцким, со всеми сидельцами Белого Дома.
Два часа потратил, в полном облачении, чтобы пройти через кордоны. Всё перегорожено, люди ходят с автоматами с примкнутыми штыками. У всех своё начальство, все созваниваются, согласовывают, все нервные. Ладно, Бог с ним, прошёл я через эти кордоны, захожу к Хасбулатову. Начали мы с ним переговоры: кровь не должна пролиться, надо сесть за стол переговоров, шанс есть. Долго мы с ним сидели, всё-таки удалось его уговорить, он написал на листке, кто будет участвовать в переговорах, потом мне говорит: «Не, так не получится, я не могу один решить, у нас же есть исполняющий обязанности президента, Руцкой». А я Руцкого знал хорошо, он с Курска, я тоже с Курска. Поднимаюсь к Руцкому, сидят с Баранниковым (МГБ) и Дунаевым (МВД), и ещё с кем-то, в кабинете накурено, мат-перемат. Я говорю: «Ты же верующий, я мат твой слушать пришёл?» В общем, тоже убедил начать переговоры. Договорились на следующий день, но тут вмешались другие люди, провели свои переговоры, в результате всё сорвалось. Собрались, сидим в Даниловом монастыре, а с той стороны никого нет. Тишина, потом голос: «А кто вчера ходил договариваться? Надо опять туда идти». Делать нечего, ещё раз поехал, правда, кордоны прошёл на сей раз быстро. Прихожу, там идёт пленарное заседание, много знакомых лиц, Хасбулатов в президиуме. Дал мне слово, выхожу на трибуну и говорю примерно следующее: «Вчера мы достигли соглашения, чтобы сесть за стол переговоров и остановить противостояние, вчера мы практически достигли взаимопонимания. А сегодня я вижу страшное противостояние. Вы можете явиться виновниками упущенного шанса исторического пути развития России. Если мы сорвём переговоры, кровь ляжет на вас». «Ну давайте мы подумаем, батюшка». – «Нет, не уйду с этой трибуны, пока вы не сформируете группу, и мы выйдем вместе». И вроде бы всё пошло на лад...
Да, потом всё сорвалось. Но за эти двое суток переговоров некоторые головы остудились, страна стала дальше от вовлечения в гражданскую войну. То есть всё могло завершиться гораздо хуже. Так что польза несомненно была.
– Благодарю Вас за познавательную беседу, Владыка!